“Почти как стихи…”

Интервью с Натальей Горбаневской (Париж, 2003 г.).

Наталья Евгеньевна ГОРБАНЕВСКАЯ (1936–2013)  — поэт, переводчик, журналист. Основатель и первый издатель самиздатского бюллетеня «Хроника текущих событий». Участница «демонстрации семерых» на Красной площади 25 августа 1968. Член Инициативной группы по защите прав человека в СССР.

***

Наталья Евгеньевна, расскажите, как вы оказались в кругу диссидентов?

Слово «диссиденты», видимо, появилось где-то в 1970-71-м годах, поскольку, когда в декабре 1969-го меня посадили, этого слова ещё не было, а когда я вышла в феврале 1972-го – оно уже было. Слово это я очень не люблю, но его активно применяют для описания определённого социального явления в советской истории, и с этим уже ничего не поделаешь.

…В конце 1950-х – начале 1960-х все мы были более или менее молоды, мобильны и не сидели по домам. Компьютеров у нас не было, к экранам телевизоров мы тоже не прилипали. Я вообще не помню, чтобы в домах, где я бывала, кто-то смотрел телевизор.

В молодости вообще так происходит – всегда появляются новые знакомые, знакомые знакомых, складываются какие-то новые компании. Знакомились мы в самых разных местах. На Пушкинскую площадь я, например, не ходила. Но люди ходили. И там встречались. Знакомились в домах. Например, с Ларисой Богораз [1], Толей Марченко [2] и Пашей Литвиновым [3] я познакомилась в один и тот же день, в феврале 1967-го года, когда пришла к матери арестованного Алика Гинзбурга [4], Людмиле Ильиничне. И там увидела массу людей, ведь её навещали многие, чтобы узнать новости об Алике. Надо сказать, что дом Гинзбургов вообще был одним из географических центров создания сообщества. В моём же случае Алик Гинзбург был старым другом. Мы познакомились через круг молодых поэтов.

То есть это была масса пересекающихся множеств. Кто-то кому-то больше нравился, кто-то кому-то меньше. Кто-то ходил в одни места, кто-то в другие. У многих людей, у меня особенно, всегда было несколько компаний, и я всегда людей знакомила, чем и была знаменита. В компании обычно ходили повидать людей, поговорить, послушать. В общем, это была просто жизнь. Это не была специальная общественная деятельность.

Но всё-таки к концу 1960-х годов сформировалось сообщество, которое своими действиями выделялось из общего круга либеральной московской интеллигенции. Сообщество диссидентов… Как оно появилось?

Думаю, где-то в 1967-м всё-таки начало формироваться что-то похожее на сообщество. Очень фрагментарное, но всё же… Конечно, очень многие занимались самиздатом. Но самиздат был естественным занятием интеллигенции в то время! Им занимались все. А вот первая точка, когда наше сообщество начало немножко «слепляться в тесто» и выделяться – это был декабрь 1967-го года, первое большое коллективное письмо.

До этого в 1966–1967 годах были, конечно, коллективные письма, но под ними в основном подписывались известные деятели. А тут в начале декабря объявили, что вот-вот состоится суд над Аликом Гинзбургом и Юрой Галансковым [5], и что он будет закрытым. Так вот это было письмо протеста против закрытого суда. Под ним, кажется, больше ста человек подписалось, чего до тех пор ни разу не было. И подписались люди типа меня, которые раньше не подписывали писем в связи с тем, что считали: свою подпись должны ставить знаменитости. Думали, кому нужна моя никому не известная фамилия? А тут я поняла (и, думаю, у многих подписавших был именно такой мотив), что я ставлю свою подпись, потому что считаю это нужным, потому что мне совесть не позволяет поступить иначе.

Активная фаза подписантства – времени, когда зафиксировано наибольшее количество писем протеста и подписей под ними, – длилась недолго, пожалуй, лишь до осени 1968 года. Например, когда осенью судили демонстрантов [6], то под письмом в их защиту стояло всего несколько десятков подписей (ранее были письма, под которыми собиралось и до двухсот подписей). Вот она, разница – чуть больше чем за полгода климат в обществе значительно изменился.

Да, позже ещё стали знакомиться друг с другом у судов. И это тоже связывало сообщество. Например, я первый раз была у суда в сентябре 1967-го года, когда судили Володю Буковского [7], Вадима Делоне [8] и Евгения Кушева [9]. Там я познакомилась с какими-то людьми. В частности, с Ниной Ивановной Буковской [10].

И в какой-то момент появились первые диссидентские организации…

Мы как огня боялись слова «организация»! Потому первая организация после жарких дебатов была создана лишь в мае 1969-го года. Это была Инициативная группа по защите прав человека в СССР. Получилось это достаточно случайно, т.к., в общем, никто не хотел организации. И не только потому, что боялись 72-й статьи УК [11].

Каждый хотел оставаться свободным от обязанностей и запретов, налагаемых организацией. Например, после августовской демонстрации 1968-го года были разговоры на тему, кому можно было в ней участвовать, кому нет. Что вот, может, если бы была организация, какой-то «комитет», можно было бы запретить кому-то из нас туда ходить или, во всяком случае, настоятельно рекомендовать этого не делать. Но это же немыслимо! И, во-вторых, у нас перед глазами был печальный пример молодежных организаций конца 50-х – начала 60-х годов. То есть организовываться никто не хотел.

Как же вы оказались в составе Инициативной группы?

Ситуация с созданием этой организации сложилась такая, что сказать «нет» было невозможно. Она появилась в информационном пространстве, по сути, раньше, чем мы дали добро. Было много споров, недоразумений. Кто-то выходил из Инициативной группы, снова входил, опять выходил. Однако когда членов группы начали одного за другим выдергивать и сажать, уже нельзя было уходить. Но это, по-моему, единственная организация, в которой я участвовала в Советском Союзе. И то почти не по своей воле. Действительно, я неорганизованный человек… (Улыбается)

В общем, сообщество было. Но в нём все делалось естественным порядком, никто никому ничего не поручал. Думаю, что и в Московской Хельсинкской группе, которая была первой и начала Хельсинкское движение, тоже не было никакой обязаловки. Всё естественно.

Наталья Евгеньевна, как появилась идея издания
«Хроники текущих событий»?

Идея «Хроники» к началу 1968 года буквально носилась в воздухе. Во всяком случае, с тех пор, как у нас появилось в распоряжении много сведений о лагерях. Сначала появилась самиздатская статья [12] Лары Богораз о поездке к Юлию [13] в лагерь и «Репортаж из заповедника имени Берия» Валентина Мороза. [14]. Кроме того, вышел из лагеря Толя Марченко и написал «Мои показания». Но все равно еще много разных сведений оставалось необработанными. И чувствовалось, что надо бы это как-то систематизировать, какой-нибудь бы бюллетень…

Параллельно этому в стране начались первые внесудебные репрессии. Они стали результатом подписантской кампании. Мы передавали, сколько могли, эту информацию, в итоге что-то возвращалось по западному радио. И при этом все говорили: вот бы бюллетень! Но руки ни у кого не доходили. И тут я вышла в декретный отпуск.

На самом деле, может, и я не взялась бы за это в другое время, хотя мне очень хотелось. Дело в том, что меня уже тогда в нашем кругу ценили как редактора, часто показывали какие-то материалы. Скажем, обращение Ларисы Богораз и Павла Литвинова «К мировой общественности». Лара мне показала его накануне отправки, и мы вместе его отредактировали. А на следующий день я же передала его корреспондентам. (Улыбается) …Мы пошли в закусочную гостиницы «Ленинградская», и я передала обращение корреспондентам «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» в пачке из-под сигарет «Мальборо», как сейчас помню. Я тогда еще была не очень заметным человеком за Ларисой, за Павлом. Потому как-то так вот… прошло. Возвращаясь к редакторству, в общем, к тому времени уже многие ребята периодически просили меня посмотреть какие-то коллективные документы, что-то поправить. И я была одним из авторов письма после процесса А. Гинзбурга-Ю. Галанскова, под которым было собрано больше всего подписей [15].

Скажите, как определился формат –
периодический информационный бюллетень?

В это время свои информационные бюллетени уже были у крымских татар, у баптистов… Мы как раз к 1968-му познакомились и очень подружились с крымскими татарами. Потому идея информационного бюллетеня была, скорее всего, заимствована у них.

А название «Хроника текущих событий» откуда взялось?

На одной из встреч, в Долгопрудном, в доме какого-то друга Петра Григоренко [16], все в очередной раз говорили: надо что-то издавать, надо информировать. Кажется, именно там кто-то сказал: «Ну, и назвать это «Хроникой текущих событий». Дело в том, что это было название рубрики из информационной передачи ВВС.

И «Хроника» в самом её начале так не называлась! Она называлась «Год прав человека в Советском Союзе». «Хроника текущих событий» – подзаголовок. Во второй год издания я вставила название «Год прав человека в Советском Союзе продолжается», но потом это ушло в шапку, а «Хроника…» стало названием.

Значит, слоган «Год прав человека в Советском Союзе» пришёл в голову именно вам? Откуда?

Мне, конечно, мне. Все, что есть в первом выпуске «Хроники», все пришло в голову мне, я его делала единолично. Что же касается смысла фразы, то всё дело в том, что 1968-й год ООН объявила Годом прав человека во всем мире. Вот и появился такой заголовок.

Ну вот, идея бюллетеня в сообществе оформилась, какая-то информация для первых выпусков собрана, и дальше…?

…И я поняла, что готова за это взяться. Но все-таки не решалась начать совсем одна, хотела получить благословение. Было это на Автозаводе, то есть в квартире Юлика Кима [17] и Иры Якир [18]. Был Павел Литвинов, может быть, был Илья Габай [19] и ещё кто-то. Виктора Красина [20] не было точно, и Петра Якира [21] тоже не было. Я сказала: «Ребята, я вот действительно собираюсь попробовать какой-то информационный бюллетень. Как, даете добро?» Мне дали «добро». Слов точных не помню, но добро мне дали. И я потихоньку начала.

Почему я одна боялась? Может, зная свою самонадеянность? Трудно сказать… Моя мама всегда про меня говорила: «Поперек батьки в пекло лезешь». Ну, так я и хотела, чтоб все-таки меня чуть-чуть благословили.

В диссидентской среде «Хронику» сразу оценили?

…Вот пример, насколько не была оценена «Хроника» сразу. Дело в том, что первый выпуск «Хроники» я датировала 30-м апреля, сознательно уйдя от даты 1-е мая. Отпечатала первые семь экземпляров: шесть раздала, седьмой себе оставила. У себя дома печатать не могла, т.к. жила с мамой и сыном в одной комнате. А у Павлика Литвинова тогда стояла практически пустая квартира (он жил у своей будущей жены), и он дал мне от неё ключи. Я приходила туда и перепечатывала очередную закладку (т.е. очередные семь экземпляров). И вот прямо там, на двенадцать дней раньше, чем я ожидала, у меня начались схватки – 13-го мая вечером. Я поехала домой: думаю, может, отлежусь. Легла: нет, не проходит. Встала и пошла в роддом. Пришла в роддом, а в час тридцать родила сына Осю.

Ушла же из-за машинки я, наверно, в девятом часу вечера. При этом вторая закладка «Хроники», допечатанная до половины, осталась в машинке. Ну, думаю, кто-нибудь из своих увидит (Павлик в квартире назначал свидания разным людям) и догадается допечатать. Я же сижу дома с Осей. Недели через три, а то и больше, первый раз выскочила из дома на журфикс к Павлику. Журфиксы проходили у Павла именно в этой квартире. Вот я приехала – там полно народу. Смотрю: машинка стоит, а в ней заложенная «Хроника» ровно на той строчке, на которой я остановилась! Как можно увидеть недопечатанный текст и не сесть за машинку?! Я бы тут же села и допечатала! Так что – вначале не было реакции. Я, правда, надеялась, что с тех шести экземпляров, которые раздала, где-то кто-то уже печатал. Вот. Ну а дальше я как-то всех уже расшевелила, чтоб собирали информацию и прочее…

Наталья Евгеньевна, сколько номеров «Хроники» сделали Вы?

Я целиком писала первый, второй и с четвертого по десятый (за небольшими вставками в десятый, которые сделали после того, как я улетела в Сибирь) номера. Их писала целиком. Где-то, скажем, в 1969-м году я просто с черновика диктовала тексты Наде Емелькиной [22]. Причём это всё были не тексты, подготовленные кем-то, а обработка информации, резюме текстов. То есть для меня это был еще и личный литературный труд. Моя первая серьезная стажировка в журналистике, в публицистике.

Третий выпуск «Хроники» я не делала сама. Поскольку пошла на демонстрацию [23], то не знала, вернусь ли. И отдала накануне все материалы, которые у меня уже были подготовлены. После демонстрации и до выхода «Хроники» (31 августа) я тоже не могла ею заниматься, потому что меня все время вызывали на допросы, и было неизвестно, останусь на свободе или нет. Делали третий выпуск Пётр Якир с Юликом Кимом и Ильёй Габаем. Потому этот выпуск стилистически выбивается из общей череды. …У Пети и Илюши очень сильна была склонность к «поэтике эпитетов» и революционному пафосу. В свою очередь, именно революционный пафос всегда был противопоказан моему этосу.

То есть фактографический стиль подачи информации в «Хронике» заложили вы?

Да, это мой стиль, я его заложила. И это все сознавали: и читавшие, и те, кто в будущем его перенимали и старались его продолжить (даже несмотря на то, что в «Хронике» появлялись новые разделы). Все, в общем, считали, что я нашла как раз нужный стиль.

Вы это как-то устно характеризовали или письменно?

Нет, люди сами понимали. Но у меня были какие-то возможности сказать. Скажем, когда я писала заметку по поводу самиздатского документа «О русских фашистах» [24], я написала, что «Хроника» обычно избегает оценок, но здесь мы вынуждены дать оценку этому самиздатскому документу.

«Хроника» за довольно короткий промежуток времени стала бюллетенем, сполна насыщенным информацией. Кто и как её поставлял?

К 1969-му году людей, приносивших информацию, конечно, стало больше. Я уже плохо помню, тем более что старалась не запоминать. Зачем знать лишнее? Если мне кто-то в Москве что-то отдавал, я не спрашивала, у кого он это получил. В пятом выпуске «Хроники» я даже сделала заметку про то, как передавать информацию в «Хронику»: передайте её тому, у кого вы взяли «Хронику», а он передаст тому, у кого он взял «Хронику», и т.д., только не пытайтесь единолично пройти всю цепочку, чтобы вас не приняли за стукача [25]. Поэтому, думаю, ко мне попадала информация от немногих людей.

На самом деле, добиваться помощи от окружающих в плане сбора информации местами бывало очень трудно. Больше всего информации, как ни странно, доставлял Пётр Якир. Он виделся с разными людьми, приносил что-то на каких-то клочках бумаги, полуразборчиво, но я разбиралась. Ведь люди, кто хотел что-то передать, ездили к тем, о ком они слышали в радиопередачах «голосов». В частности, многие люди из провинции к Якиру приезжали. Через него шёл очень большой поток информации.

Андрей Амальрик [26] был одним из немногих, кто серьёзно трудился над самиздатскими документальными текстами. Ленинградцы [27] тоже в этом плане были активны, но их очень быстро посадили. А вообще, скажу вам, весь этот самиздат, всю кропотливую работу тянули на себе, в основном, женщины: Галка Габай [28], Ира Якир, Надя Емелькина… Главной тягловой силой так называемого диссидентского движения были женщины. При известных исключениях, конечно. Но все-таки… (Улыбается) При этом я не только не феминистка, я антифеминистка.

Как появилась идея рубрик? Вы с кем-то это обсуждали? Или вы просто логично разделили имеющийся у вас в руках материал?

Ну, как это могло обсуждаться! Я разделила. Появлялся материал, который не влезал в эти рубрики – ставилась новая рубрика. И потом, по мере разрастания, уже после меня, всё новые и новые рубрики появлялись.

И всё-таки после выхода в свет первого номера, который вы сделали в одиночку, вы с кем-то обсуждали, скажем, идеологию издания, жанровые характеристики и прочее?

Нет. Обсуждения «Хроники» начались только в 1969-м году, когда была уже Инициативная группа. Тогда делался где-то восьмой или даже девятый выпуск. Собрались у меня и начали обсуждать. Во-первых, была идея сделать «Хронику» от имени Инициативной группы. Я сказала: «Ни в коем случае. Она должна быть совершенно независима от всего». Была какая-то критика и по существу издания. Чем были недовольны, уже и не помню. Я соглашалась с какой-то критикой, с какой-то нет… И продолжала делать.

Расскажите о своих постоянных помощниках. О тех, кто систематически вам помогал делать «Хронику». Были ведь такие?

Мне не нужно было много помощников. Мне нужны были люди, у которых были свои «узелки», так сказать, центры сбора информации. Такие, например, как Арина Гинзбург [29]: через ее дом проезжали жены политзэков на свидания и со свиданий. Но помощники другого плана, конечно, были. Вот Надя Емелькина, Галя Габай. Надя много печатала с машинописи. Нулевую закладку делала я, а она уже печатала семь копий с одного из моих нулевых экземпляров.

Галя тоже очень много всего делала. Она и печатала много, и доставляла материал. Да и всем помогала просто по-человечески. Например, вот приехали ко мне забрать на допрос по поводу демонстрации. Я им говорю: «Я одна с двумя детьми. Вы что, с ума сошли? Никуда не поеду». Они: «Ну, звоните друзьям». Позвонила. А дело было 5-го сентября 1968-го года. Ребята пришли, а мой старший сын Ясик им говорит: «Вы ко мне на день рождения приехали?» У него в этот день – день рождения. Вот, а я с Оськой на допрос поехала. Так Галя приехала прямо туда и, пока меня допрашивали, она сидела с Оськой. Она же была со мной, когда я была на амбулаторной экспертизе в институте Сербского. Иной раз как подумаешь: кого попросить помочь? Конечно, Галю Габай. Ещё Ира Якир помогала. Она нередко ездила на Украину, многое узнавала, после чего, естественно, приезжала и рассказывала, и записывала.

Скажите, вам было в какие-то моменты страшно?

Был один жуткий момент, когда у меня под кроватью в комнате, где мы жили уже вчетвером с мамой и сыновьями, лежали семь экземпляров и оригинал перепечатанной первой половины книги «Полдень» [30]. То есть пока я не закончила книгу «Полдень», мне всё время снились обыски. А как отдала ее – всё, перестали. И когда ко мне действительно пришли с обыском, даже после этого обыски уже никогда не снились.

Одиннадцатый выпуск «Хроники» уже без вас заканчивали?

Да, без меня. Одиннадцатый выпуск начинался сообщением о моем аресте. Я довольно много материала уже набрала. Но точно знала, что считанные дни осталось ходить на свободе. Я не знала сколько, может, успею доделать, может, нет. Потому все время искала кого-то, кому можно передать. И, в общем-то, все вокруг уже говорили, что нельзя, чтобы Наташка делала, надо передать кому-то…

Я передала Гале Габай, потому что никто больше не соглашался. К Гале Габай тут же пришли с обыском. Её мама, как известно, утопила материалы к «Хронике» в кастрюле с супом. У них после ареста Ильи [31] прошло четыре или пять обысков. У меня же все-таки за всё время был только один обыск, в октябре 1969-го. И Галя мне говорит: «Невозможно мне передавать». Я снова ищу. И вот, буквально на вечер 24-го декабря мы договорились с Володей Тельниковым [32], что он ко мне придет, я ему все покажу, всему научу. Ну, а они пришли за мной утром 24-го.

…Конечно, я понимала, что когда меня после демонстрации, в конце концов, оставили на свободе – это только отсрочка. Что они подождут, пока обо мне подзабудут на Западе и пока младший сын чуть-чуть подрастёт, чтобы не было страшного скандала (на момент моего ареста Осе было год и семь с половиной месяцев). Я же два с лишним года сидела и не знала: спаслись материалы к 11-му выпуску «Хроники» или нет. Спаслись! Это была фантастика. Ведь там были уже десятки почерков. Это был такой материал для КГБ! [33]

…Конечно, мне было трудно найти преемника, потому что в 1969 году все время шли аресты. И очень много в 1969-м было «невменяемых». У них тогда пошла линия на невменяемость [34]: начиная с Ивана Яхимовича [35] и кончая мной.

Расскажите, как решался для «Хроники» вопрос анонимности издания и публичности информации?

Где-то к концу 1968-го года уже вся Москва знала, кто издает «Хронику текущих событий», не говоря о том, что КГБ об этом знал еще раньше [36]. Потому что первые показания о том, что я делаю «Хронику», были даны осенью 1968-го года в Ленинграде… С другой стороны, очень многие знали, что я издаю «Хронику», от меня самой, потому что я активно собирала материал, раздавала готовые выпуски. В общем, это был общеизвестный факт. И если на «Хронике» не стояла фамилия редактора, в противоположность «Белой книге» [37] и «Фениксу» [38], это потому, что я настояла: «Хроника» должна быть безымянной. И мне было очень трудно объяснить, почему. Но оказалось, что это была очень здравая идея. Благодаря этому, «Хроника» прожила пятнадцать лет, меняя редакторов и оставаясь безымянной.

Но если какие-то вещи не являлись предметом конспирации, то, скажем, каналы получения информации и распространения готовых выпусков – это совсем другое дело! Скажем, у меня были друзья, мои очень старые друзья [39], которые давно занимались распространением самиздата. И только перед своим отъездом из страны, т.е. через семь лет после начала издания «Хроники», я свела их с Таней Великановой [40], «передала» их. Я никому их не открывала.

Или вот ещё история. В какой-то момент мы искали новых людей в «Хронику». Я говорю одним своим знакомым [41]: «Ребята, вы не могли бы помочь «Хронике»?» Они говорят: «Нет». Ну, нет, так нет. И только перед моим отъездом в 1975-м они мне сказали: «Наташа, ты знаешь, почему мы отказались тогда? Мы давно уже работаем на «Хронику»!». …И это было правильное поведение, чтобы случайно не подвести людей. Точнее техническое правило издания. Зачем знать то, что тебе знать не нужно?

Что Вам лично дал процесс издания «Хроники»?

Для меня «Хроника» возникла как бы самозарождением. Почти как стихи. Ну, на стихи я, правда, ни у кого не спрашивала благословения. На «Хронику» спросила – тут уж надо было.

… Я люблю писать. Особенно когда находится ниточка, за которую потянуть, а потом уже пишется. А там легко было находить ниточку, там столько было ниточек, за какую ни дерни – начинаешь писать! При этом эмоции у меня безусловно были, но я их старалась спрятать поглубже. Никому не нужны мои эмоции – эмоции пусть будут у читателя. Разумеется, этот сравнительно сухой безоценочный стиль тоже производил на читателя впечатление. Это вообще производит впечатление всегда гораздо большее, чем эмоциональный язык.

Скажите, после освобождения Вы принимали какое-то участие в издании «Хроники»?

В 1974–1975 годах я была негласным сотрудником «Хроники». Мне Таня Великанова приносила материалы. Но кроме Тани, об этом никто не знал, ни одна живая душа. Таня мне приносила, скажем, много материала по какому-то из судебных процессов, и я из этого материала делала статью для «Хроники». Так я делала статью о процессе Михаила Хейфеца [42] и о процессе пятидесятника Ивана Федотова [43]. Ещё что-то было… Это было довольно трудно – из такой груды обрывочного материала сделать один связный текст.

А у Вас не было желания (пусть и неосуществимого) снова весь процесс издания взять в свои руки?

Нет. Зачем? Если бы я видела, что иначе она не может существовать… Зачем, если она выходит и все нормально?

Даже в те полтора года, когда «Хроника» не выходила?

Да, полтора года между моим освобождением и моей эмиграцией «Хроника» не выходила. Это правда. Они намеренно арестовали Иру Белогородскую [44], про которую прекрасно знали, что она отошла от дел «Хроники». Решили «брать заложников». Вот человек отойдет, следующий номер «Хроники» выйдет, мы его возьмем. Это была очень хитрая идея – брать не людей, делающих «Хронику», а людей, переставших её делать. Они понимали, что это может подействовать.

У меня же в то время, после освобождения, уже не было и каналов. Нет, я, конечно, понимала, что они где-то есть, но что и как в ту пору делалось – уже не знала. Вообще нужно сказать, когда летом 1972 года пошли разговоры о закрытии «Хроники» в обмен на то, что таких-то освободят, я была против (заметьте, эти разговоры начались ещё до того, как она была действительно «завешена» на полтора года). Как человек, вышедший из тюрьмы, я была против. Ведь люди сидят и знают, что есть «Хроника», которая о них пишет! Как можно закрыть?! И многие были против. Кстати, в момент этих разговоров Алик Гинзбург говорил, что если кто-то прекратит «Хронику», он возьмётся ее издавать. И вот после 27-го выпуска издание «Хроники» было временно прекращено. Кто взял на себя ответственность за это «временное прекращение»? Как, когда и кем это всё будет возобновлено? Было непонятно… Ну, а потом, перед возобновлением, я уже знала, что где-то номера втайне готовились… Мне Таня Великанова сказала.

Наталья Евгеньевна, а была ли какая-то специальная этика диссидентских действий?

Что касается, условно говоря, диссидентской этики, или, как любят говорить поляки, – этоса, то я себе это представляю так (ведь у каждого из нас могут быть свои варианты). Первое, каждый волен действовать или бездействовать согласно своим убеждениям. Второе, никто никого ни к чему не должен принуждать. Никому ничего не запрещать, никого ни на что не толкать. Затем – никогда и ни по какому случаю никто не должен давить на совесть.

При этом самому нужно иметь совесть и ответственность. Если у человека есть совесть, – он плохого не захочет. Плюс ответственность за себя, за других, за то, что происходит в стране. Вот. Думаю, больше ничего особенного в этом этосе не было. Это основные вещи. Ну и, конечно, никогда не говорить тому, кому не надо, то, чего ему не следует знать. То есть мне представляется, что минимум конспиративный всё-таки должен быть. …Последнее, конечно, соблюдали далеко не все.

2003 г., Париж.

Примечания

1. Богораз Лариса Иосифовна (1929–2004). Филолог, общественный деятель. Одна из авторов обращения «К мировой общественности». Участница «демонстрации семерых» на Красной площади 25 августа 1968.
2. Марченко Анатолий Тихонович (1938–1986). Мемуарист, публицист. Автор первой документальной книги о политических лагерях послесталинского периода. Последний советский политзаключенный, погибший в неволе. Умер в Чистопольской тьюрме.
3. Литвинов Павел Михайлович (р.1940). Преподаватель физики, общественный деятель. Один из авторов обращения «К мировой общественности». Участник «демонстрации семерых» на Красной площади 25 августа 1968. Живет в США.
4. Гинзбург Александр Ильич (1936–2002). Журналист, общественный деятель, политзаключённый Основатель жанра диссидентской самиздатской периодики и документальных сборников, посвященных политическим преследованиям. Центральная фигура на «процессе четырех» – одном из самых громких политических процессов 1960-х. Первый распорядитель Фонда помощи политзаключенным и их семьям. Член Московской Хельсинкской группы. Скончался во Франции.
5. Галансков Юрий Тимофеевич (1939–1972). Поэт, публицист, составитель самиздатских альманахов. Один из подсудимых на «процессе четырех». Первый диссидент, погибший в лагерях брежневской эпохи.
6. Имеется в виду «Демонстрация семерых» – манифестация протеста против вторжения войск стран Варшавского договора в Чехословакию, произошедшая на Красной площади в Москве 25 августа 1968. Участники демонстрации развернули на парапете у Лобного места плакаты с лозунгами, протестующими против вторжения. Н. Горбаневскую задержали с остальными демонстрантами, но отпустили, вероятно, сочли, что арест матери двух малолетних детей даст повод, как тогда говорили, «к антисоветской шумихе» за рубежом. Спустя четыре месяца, в декабре 1969, Н. Горбаневскую арестовали и поместили в Казанскую спецпсихбольницу.
7. Буковский Владимир Константинович (р.1942). Правозащитник, публицист, политический и общественный деятель. В начале 1960-х один из организаторов регулярных неформальных встреч молодежи у памятника Маяковскому в центре Москвы. Живет в г. Кэмбридж, Англия.
8. Делоне Вадим Николаевич (1947–1983). Поэт. Участник двух публичных акций протеста: демонстрации на Пушкинской площади 22 января 1967 и «демонстрации семерых» на Красной площади 25 августа 1968. Скончался во Франции.
9. Кушев Евгений Игоревич (1947–1995). Поэт, писатель, автор самиздата. Член неформальных литературных объединений середины 1960-х. Участник первых правозащитных демонстраций.
10. Буковская Нина Ивановна (1913-2000). Мать Владимира Буковского, радиожурналист, член Союза журналистов Москвы. Член КПСС (1962–1971 гг). Скончалась в Лозане, Швейцария.
11. Статья 72 УК РСФСР: «Создание или участие в антисоветской организации».
12. «Об одной поездке» (1967). Любопытно, что и статья Л. Богораз, и репортаж В. Мороза появились почти синхронно, оба текста датированы апрелем 1967 года.
13. Даниэль Юлий Маркович (1925–1988). Переводчик, прозаик, поэт. Политзаключённый. Дело писателей А. Синявского и Ю. Даниэля дало решающий импульс к возникновению советского правозащитного движения.
14. Мороз Валентин Яковлевич (р.1936). Украинский историк, публицист, поэт. Политзаключённый. Отбывая срок в Мордовском лагере, написал памфлет «Репортаж из заповедника имени Берия» (1967). Живет в Канаде.
15. Данное обращение известно как «Письмо 170-ти», позднее число подписей достигло 227.
16. Григоренко Петр Григорьевич (1907–1987). Военный и политический деятель, правозащитник, публицист, мемуарист. Подвергался политическим преследованиям с использованием психиатрии. Член Московской Хельсинкской группы. Скончался в США.
17. Ким Юлий Черсанович (р.1936). Поэт, драматург. Один из классиков жанра авторской песни. В 1970–1971 годах – активный участник издания «Хроники текущих событий». Живет в Израйле.
18. Якир Ирина Петровна (1948–1999). Правозащитница, участник и один из редакторов «Хроники текущих событий» в 1970–1972 годах.
19. Габай Илья Янкелевич (1935–1973). Педагог, поэт, сценарист. Участник «митинга гласности» 05.12.1965 и демонстрации 22.01.1967. Автор и соавтор публицистических текстов, распространившихся в Самиздате. Один из первых участников издания «Хроники текущих событий».
20. Красин Виктор Александрович (р.1929). Экономист, узник сталинских лагерей, автор и распространитель самиздата. Инициатор создания Инициативной группы по защите прав человека в СССР. Живет в США.
21. Якир Петр Ионович (1923–1982). Историк. В 1968–1972 – одна из центральных фигур диссидентского движения. Инициатор создания Инициативной группы по защите прав человека в СССР.
22. Емелькина Надежда Павловна (1946–2010). Распространительница Самиздата. Жена В. Красина.
23. Имеется в виду «Демонстрация семерых» (см. прим. № 6).
24. «Своя своих не познаша» См. «Хроника текущих событий» № 7 (1969).
25. См. «Хроника текущих событий» № 5 (1968).
26. Амальрик Андрей Алексеевич (1938–1980). Историк, публицист, драматург. Первый диссидент, который открыто общался с иностранными журналистами и дипломатами в Москве, передавая им информацию о борьбе за права человека в СССР.
27. Гендлер Юрий Львович (1936–2011), Квачевский Лев Борисович (р.1939). Осуждены в конце 1968 года по ст.70 УК РСФСР («Антисоветская агитация и пропаганда»).
28. Габай Галина Викторовна (р.1937). Педагог, автор и распространитель Самиздата. Жена И. Габая.
29. Жолковская (Гинзбург) Арина Сергеевна (р.1937). Филолог, журналист. С конца 1960-х – одна из ключевых фигур в организации общественной помощи политическим заключенным и их семьям. В 1977–1980 – распорядитель Фонда помощи политическим заключенным и их семьям.
30. «Полдень» – книга-сборник Натальи Горбаневской о «демонстрации семерых» на Красной площади 25 августа 1968.
31. Илья Габай был арестован в январе 1967 года за участие в демонстрации на Пушкинской площади 22 января 1967.
32. Тельников Владимир Иванович (1937–1998). Член молодежной подпольной группы конца 1950-х, политзаключенный. Правозащитник, автор Самиздата. Переводчик, журналист.
33. Все материалы к 11-му выпуску «Хроники» – черновики на листочках, на обрывках, написанные множеством почерков – были аккуратно сложены в обычном конверте, который чудом не был изъят из ящика стола во время обыска у Н. Горбаневской. Кроме того, в кармане зимнего пальто (оно висело на вешалке в коридоре коммунальной квартиры) лежала груда лагерной информации, записанная накануне со слов Леры Айдовой, жены политзаключенного, возвращавшейся со свидания.
    Когда Горбаневскую увели, Ира Якир, срочно приехавшая на обыск, вынула бумаги из кармана пальто и конверт из ящика стола (Горбаневская уходя, надела куртку, указала Ире глазами на карман пальто и шепнула про стол).
34. Речь идёт о применении психиатрии как политической репрессивной меры.
35. Яхимович Иван Антонович (р.1931). Учитель. Председатель колхоза. Снят с должности и объявлен психически невменяемым.
36. О первом выпуске «Хроники» Ю. Андропов доложил в ЦК КПСС 11 июня 1968 .
37. «Белая книга» – документальный сборник материалов, связанных с делом А. Синявского и Ю. Даниэля. Составитель Александр Гинзбург. Издан за рубежом.
38. «Феникс» – самиздатский литературно-публицистический сборник, выпускавшийся в Москве Ю. Галансковым.
39. Речь идёт о подруге Н. Горбаневской Ирине Родионовне Максимовой и ее муже Викторе Александровиче Сипачеве.
40. Великанова Татьяна Михайловна (1932–2002). Программист, математик. Член Инициативной группы по защите прав человека в СССР. В течение многих лет – организатор выпуска «Хроники текущих событий».
41. Речь идёт о Наталье Симонович и её муже Марке Гельштейне.
42. Хейфец Михаил Рувимович (р.1934). Писатель и историк. Автор самиздата, журналист. Политзаключенный. См. «Хроника текущих событий» № 34 (1974).
43. Федотов Иван Петрович (р.1929). Пресвитер Церкви Христиан Веры Евангельской – пятидесятников. Подробности процесса см. «Хроника текущих событий» № 36 (1975).
44. Белогородская Ирина Михайловна (р.1938). Инженер. Политзаключённая. Участница подписантских кампаний.